Я подумал, что и мне есть что рассказать об этом.
Когда работаешь в приёмной ада десятки лет - то есть что рассказать по любому из адских поводов.
Без праздного обсуждения и неловких попыток оценивания - кто прав или кто виноват,
без оправданий и обвинений,
без правых и виноватых,
без хороших и плохих...
Это плохо лепится к адским темам.
В аду правых нет.
Не предусмотрено здесь, ни оправданий, ни обвинений.
Нет в аду, ни хороших, ни плохих.
Ни правых нет, ни виноватых.
Есть только ответственность за содеянное.
Ад - это АД.
Ад, это вина, которую не сложить с плечь и не искупить в раз...
Ответственность или вина?
Чистилище или ад?
Плата или наказание?
Здесь платят свою страшную цену!
Или несут наказание?
И здесь не бывает детей!
Но я очень люблю эту девочку...
А еще вспоминаются строфа из любимой песни:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели! (С)
О СМИРЕНИИ.
как я его понимаю...
Я хочу еще раз попробовать поделиться ею.
Это одна из ключевых историй в моей жизни. Хотя история и не совсем про меня...
История не моя, слава Б-гу.
Но она стала важнейшим в моей жизни ориентиром.
В этой истории много букв, но она стоит того, что бы быть прочитанной до конца.
Вот такая история, которую даже клиническим случаем назвать трудно… Скорее, это просто встреча, которая оставила неизгладимый след на моем личном и профессиональном пути, повлияла на мое мировоззрение, может быть, скорректировала мою систему ценностей.
Это было лет 15-20 назад. Мне было уже за 30, а ей 22. Обычно я плохо помню истории клиентов. Вот и ее клиентскую историю я едва ли одной фразой упомню…
Какая-то проблема с любовником, отцом ребенка.
Не принципиальные, короче, проблемы...
Это о том, что ее привело ко мне.
А вот жизненную ее историю и весь ее человеческий облик…
Она легла мне на душу, как гравировка на металл.
Простенькая девочка.
Одета мило, но без претензии.
Вела себя с достоинством, но ничего не подчеркивая.
Спокойная. Нигде никогда не спорила. Если разговор переходил в фазу минимально конфликтную, она притормаживала, делала паузу и с легкой, выжидательной улыбкой ждала, пока ты сам за нее доспоришь.
При этом была вполне открытой предлагаемой ей логике.
По большому счету, эта девочка ничем бы не привлекла мое внимание на улице. В общем-то, кстати, и не оставила никакой особой памяти как клиентка, но оставила …
Оставила неизгладимый след как человеческая история, человеческая позиция, человеческий выбор.
В большой мере, страшный, ультимативный и бесспорный ( в том смысле, что я был – да и сегодня остаюсь – последним, кто рискнет это оспаривать. Не рискну по очень простой причине: слава Богу, я там не был.
И передо мной жизнь ставила какие-то другие задачи.
Короче, я ей не судья.
То, что было с этой девочкой на группе, я практически не помню, а значит, проходила она ее неким усредненным, штатным образом.
Но вот однажды, на большом перерыве, когда мы курили во дворе зала, совершенно неожиданно для меня прозвучала фраза: «Когда я была на зоне…»
Короче, как оказалось, девочка родилась в самом плохом районе провинциального города.
Мать ее — интеллектуально сниженная алкоголичка, у которой было 5 детей от разных отцов, старшие 2 сидели, все дети от разных отцов, жили в семейном общежитии.
Мать почти не участвовала в воспитании детей.
На эту девочку легло воспитание младших. Жили они в семейном общежитии, видимо, очень тяжело, почти впроголодь.
Когда ей едва исполнилось 15, ее жестоко изнасиловал кто-то из друзей матери.
А еще через 9 месяцев ситуация повторилась с кем-то из соседей.
Она никуда не ушла.
Она дожидалась возле него, пока он заснет.
А это было, по ее рассказу, достаточно долго.
После этого она взяла со стола кухонный нож и нанесла 8 проникающих ранений в область сердца.
Ждала час или два приезда милиции. Она была уверена, что убила его. Потом выяснилось, что его спасли.
Он стал инвалидом, но выжил.
А ей дали 7 лет за попытку убийства и ограбление.
Она отсидела 4 года и по УДО вышла. Встретилась со своим нынешним другом, который, как она говорит, очень помог ей. Сегодня эта девочка живет в отдельной квартире.
Ее любовник занимает какой-то высокий пост в администрации. От него у нее трехлетний ребенок. Одновременно с ним она воспитывает своего младшего братика, лет десяти.
Работает секретаршей.
Когда вся эта история была рассказана мне, сказать, что я был шокирован – наверное, не сказать ничего.
Ну, не укладывался у меня в голове образ убийцы с васильковыми глазами двадцати двух лет и заколкой в форме коровки на волосах…
Но она рассказывала об этом так просто, что не поверить-то было невозможно. Это, наверное, одна из самых шокирующих встреч, которые были у меня на работе.
Я совершенно ошарашенно спросил у нее: «И как тебе было на зоне?»
И она очень спокойно, как о само собой разумеющемся, сказала: «Нормально. Во многом проще, чем здесь. Логично. Все понятно, просто».
И она рассказала вторую часть истории. Не объективную картинку, которая, само собой, меня ввела в полный ступор, а субъективную часть истории — то, что в это время происходило у нее в сердце.
Короче, первое изнасилование было для нее очень тяжелым шоком.
Кое-как она оправилась от него. И тут произошла вторая история.
Она подумала, что если это не остановить, то это не прекратится никогда.
А с другой стороны, остановить это не в ее силах. Никому из ее знакомых, из ее окружения, остановить это не удалось.
И тогда она решила, что, если понадобится, она поменяет мир.
Она заплатит любую цену.
Она сделает все, что угодно, но это не повторится в ее жизни.
Она сидела на кровати и смотрела, как этот человек накачивается дешевым вином.
На это ушло больше часа.
Она ждала, пока он заснет, потому что понимала, что если он не заснет, она не сумеет ничего сделать.
На столе лежал кухонный нож, которым он нарезал закуску.
Она отлично понимала, как будут развиваться события дальше.
Позже, когда все это закончилось, и она была убеждена, что он мертв, она ждала милицию, и у нее было очень спокойно на душе.
Она решила, что что бы ни было дальше, она заплатила достаточную цену, чтобы больше никогда не было так, как было до того.
Я спросил ее: « Как получилось, что тебе дали такой срок?
Все-таки, как ни крути, это изнасилование, тем более несовершеннолетней…»
Она улыбнулась и рассказала следующее.
Позже, во время допроса, к оперу, который ее допрашивал, зашел, судя по всему, адвокат того, кто ее изнасиловал, и прямо при ней, в кабинете, сказал: «Вали эту сучку, а позже с нами рассчитаются.»
Я спросил ее: «Как же ты справилась с этой несправедливостью?»
А она очень легко отвечала на эти вопросы.
Она вообще очень легко отвечала на все сложные для меня вопросы во всей этой истории…
Она ответила: «Для меня в этой истории нет ни справедливости, ни несправедливости…
Я просто купила билет.»
( Хотя, может быть, слова, которые она сказала, были совсем другими – все-таки, это было 20 лет назад.
Мне она запомнились так.)
«Когда я ехала в милицейской машине, я уже знала, что любое развитие событий меня устраивает.
Все, что произойдет дальше, меня освободило.
Все, что будет, может быть только лучше, чем то, что было раньше!
Я заплатила, за то, чтоб теперь было иначе.
И все, что было дальше — было иначе! Все что, было дальше, было результатом моего решения.
И отныне мне не о чем жалеть, не о чем ныть, не на что жаловаться.»
Она не сердилась.
Меня потрясло, что у нее не было ненависти или обиды к оперу, к этому адвокату, к тому, кто ее изнасиловал, к Богу, к тому, кто создал этот мир, к матери или к отцу, которые не сумели, не захотели, не сочли своим долгом обеспечить ей безопасное существование.
У нее, кстати, не было никаких обид или счетов к ее другу – отцу ребенка.
Если и есть в моей жизни иллюстрации к понятию смирения – настоящего, большого, зрелого смирения, человека с миром внутри и снаружи, человека, выбирающего свою жизнь, человека умиротворенного, то она все эти годы иллюстрирует для меня эту категорию неким бесспорным образом.
А мне есть с чем сравнить.
Сравнить ее, внешне-почти подростка, очень просто одетую девочку-убийцу, отсидевшую 4 года в одной из очень плохих зон для малолетних преступников, мать, сестру, и бесконечный ряд более-менее интеллигентных людей, с очень сложными душевными метаниями, с многочисленными высшими образованиями, рассказывающими мне с пеной у рта о равноправии мужчины и женщины в 21 веке, обижающихся и 20 лет не разговаривающих с мамой за то, что она их не понимает, людей, рассказывающих, что вся их жизнь дала трещину, потому что они есть люди высокоморальные, людей, считающих себя очередным эталоном.
Людей, у которых слово «смирение» вызывает оторопь и бешенство.
И, конечно, совершенно не признающих этого за собой.
Но отлично знающих, как важно нести за собой истину в последней инстанции.
История этой девочки очень поразила меня.
Обычно люди, так поразившие мое воображение, как-то остаются в моей жизни, я стараюсь следить за ними еще в течение длительного времени, так или иначе знать, как сложилась их жизнь.
А вот с этой девочкой не сложилось.
Я потом несколько раз спрашивал у человека, который привел ее на группу, как сложилась ее история.
Но как это ни удивительно, он не смог ее вспомнить, как я ни пытался восстановить время ее прихода, ее историю.
Видимо, выглядит она без своей истории совершенно серо и безлико.
А для меня она как будто прочертила алмазом по стеклу линию в моем кругозоре…
Очень во многом я всегда сверяюсь с этой историей.
Из многих историй моей практики - эта история очень особенная...
Ставлю ее опять, снова и снова...
Хочу, что бы эту историю помнили...
Хочу, что бы она будила чьи то спящие мысли о самом главном.
Мне, по крайней мере, спать она эти лет двадцать не дает частенько...
