Благо, родные и любимые клиенты, мой жизненный опыт каждодневный, просто конкретно сегодняшняя трудная очень индивидуалка - все вокруг организовывает мне встречу с потерями! С этой особенностью моего мира... С его смертностью!
Причем, когда речь идет о потере как о смерти - более или менее ясно… Удивительно возможно, хотя уже и привычно даже. С этой потерей работать легче всего. Если умер – хорошо. В смысле, плохо, конечно, но обычно ясно…
Он/она ушел на всегда. Надо учиться с этим жить. Шок, острое горе, светлая печаль, все по порядку и как полагается. Трагедия, но понятная. С фатальностью, конечно, кто-то все-таки спорит, но все же долго спорить со смертью трудно... Жизнь продолжается.
Цикл занимает от года до всей оставшейся жизни, но сама жизнь помогает. Смерть в массах традиционно уважаема и шуточек не приемлет. Можно и по лицу отгрести за бездушие. Есть круг мифов, ритуалов и традиций, обслуживающих смерть. Когда кто-то умирает - тот час же находится и кто-то, кто знает, что делать. Знает, умеет и любит!
Тяжелее, когда он ушел! «Бросил», «предал», «оставил» - это все эвфемизмы и интерпретации. Способы не встретиться с жестокой сутью явления. Иногда приходится встречаться с клиентами, которые говорят об умерших родителях как о предателях, бросивших на произвол судьбы.
Чаще это о ситуации, когда смерть постигла родителя ребенка… Это происходит, когда некий миф «справедливости» не уступил по разным причинам свое место в душе формально взрослеющего человека место истинной, зрелой ответственности.
Часто я, говоря с клиентом в «остром горе» от потери близкого, ушедшего не в смерть, а в «чужую жизнь» от клиента, пытаюсь достучаться до признания тотальности происшедшего с ним. Я говорю, что бывает, что человек живой вообще, умирает в твоей жизни. Что он в твоей жизни умирает навсегда! Что возможно, нужно, придется смириться! А здесь речь в обоих случаях идет всегда именно о смирении. И со всем трудно, конечно! И смерть ужасна и безысходна в своей фатальности и непредсказуемости, но развод...
Что делать с разводом – общество знает много хуже. (Я знаю много хуже!) Ритуалов, традиций, мифов здесь много меньше. Это пространство серого цвета. Если смириться, то это место перехода к фазе «светлой печали» и дальше к «жизнь продолжается». Но знать бы как…
А вот еще есть потеря про войну... Что же происходит с нами, когда наши ближайшие уходят «на войну»? Долгие годы я жил в мире, где уйти на войну было либо историей, либо метафорой, либо экзотикой не про нас. Я всю жизнь думал, что это теперь так и всегда теперь будет так. Теперь тренд такой. Ан нет. Война опять стала встала в тренд. Сегодня она опять определяет нашу жизнь наравне с любовью и смертью. Она встречает мою жизнь в Израиле, в России, в Украине, в Армении… И это только места, конкретно дорогие моему сердцу, а сколько сегодня еще таких мест, которые мне не близки… Их не становится меньше… Да и метафора «пойти на войну» остается понятной любому мужчине…
Что же происходит, когда близкий уходит на войну? В первом случае он умер. Он конкретно умер. Он перестал быть. Он стал насыпью между соседними могилами, и это факт. С этим мой жизненный опыт, мое окружение, герои прочитанных книг знают, что делать.
Во втором случае он формально жив, но в моем будущем остается от него только память о прошлом, как и в первом случае, только невыносимо мучительно признать это… И кажется иногда или какое-то время, что можно не признать... Да, до этого еще нужно дорасти, но эта перспектива ультимативна в норме. Хочешь жить – завершай горе печалью… Понятно.
Что же за душевная коллизия происходит с нами, когда мы провожаем друг друга на войну? Ведь были проклятые времена, когда наши бабушки и прабабушки знали это страшное событие, так же как сегодня смерть. Когда это событие снабжено было ритуалами мифами и обычаями, когда все знали, как себя вести, как это переживать…
Что же особенного в этой потере-в-рассрочку? Что здесь не так? Что за ловушка ждет любящую душу здесь?! У меня не было в семье кадровых военных. Думаю, что в любом обществе есть группы, которые хранят эту культуру. Что же осталось с тех времен? Я пробую нащупать специфику этой темы…
Я помню, как я уходил в армию… Тогда были проводы. Тогда был Афганистан. Правда я не связывал свое будущее с ним. Я просто уходил из дома навсегда… Я был уверен, что если я вернусь, я вернусь столь другим, что не узнаю себя сам, и никто не узнает меня. Я порвал отношения со своей девушкой. Я не готов был к потерям.
Я думаю, что это особое событие в жизни любящих. Оно требует качественно иного уровня смирения, зрелости, смелости. Я боюсь потерять, если ты не дождешься, если ты умрешь, если я умру… И я выбираю отрезать сразу. Я холодею сердцем, отмораживаюсь, замираю в какой-то смертной паузе. Я диссоциирую от себя, от тебя, от наших детей… от самой жизни! Я отрываю от себя твою смерть, да и свою, тоже, заранее.
Это еще и заразное переживание! Мужчина отстраняется от женщины, чтобы не коснуться своего бессилия перед лицом будущего, чтобы она, не дай Б-г, не задала вопрос: «…Правда, ты вернешься?» И не дай Б-г не ответить ей правду: «…не знаю…» А женщина отстраняется, что бы не встретиться со своим бессилием перед лицом этого ответа…
Дальше эта диссоциация самоиндуцируется круг за кругом. Это и есть смерть в рассрочку…
И вот два живых, любящих человека расходятся почти-мертвыми и почти-чужими. Это происходит не всегда. Я сказал бы даже, что так происходит так часто, как часто мы отказываемся отдавать себе отчет в этом…
