Александр Гарольдович Ройтман, российский клинический психолог и психотерапевт. Основатель и руководитель Института Ройтмана. Автор и ведущий «Марафона Ройтмана» с 1983 года. Автор и преподаватель метода ведения группового тренинга. Создатель концепции «Блок ответственности» и практического семинара «Алгоритм Ройтмана». 57 лет, женат, 5 детей. Сейчас живет в Израиле.
- Саша, хочу спросить у тебя о твоей любви к крепким выражениям…
В обычной жизни не выражаюсь. На работе - да. Даже так: в групповой терапии - да, в индивидуальной - почти нет. Нет необходимости.
То есть твои крепкие выражения - это не эмоции, а ты делаешь это намеренно? Когда ты говорил о том, что твоя задача – создать напряжение, я подумала, возможно, ты ругаешься матом, чтобы разрядить обстановку…
Нет-нет-нет, только не разрядить. Моя работа в том, чтобы напрячь. И табуированная лексика хорошо напрягает: она лишает человека надежды на то, что удастся «прокатить» на ожидаемом, она ломает ожидаемое. Эмоции?... Да нет, я умею управлять эмоциями разными способами. Мат – не единственный способ послать человека на х@й. Но на группе это очень хороший способ.
- Почему именно на группе?
Вся история моей работы идет вокруг интенсификации. Моя принципиальная идея заключается в том, что психотерапия должна быть короткой. Человек не должен жить психотерапией. Он не должен жить, чтобы проходить психотерапию, он может быстренько пройти психотерапию, чтобы потом жить. И вообще потом об этом забыть. И не читать книжек по психологии. Меня всегда от этого подташнивает: «Я многое понимаю, я читаю книжки по психологии». Лучше б ты трахалась – это больше радости приносит и пользы всей семье!
Я всю жизнь ищу инструменты для интенсификации работы. Я ищу такие способы, которые принципиально, на порядок уменьшают длительность психотерапии. Я считаю, что длительная психотерапия - это вредно и неправильно во всех отношениях. В медицине есть такой термин – «госпитализм». Помнишь фильм «Побег из Шоушенка»? Момент, когда герой вешается?
- Конечно.
Для него тюрьма становится домом, а нормальная жизнь невыносима. Типичный случай госпитализма. Точно так же с психотерапией. Человек не должен ходить к психотерапевту за мнением. Его встреча с психотерапевтом должна быть мгновенной - в плане его исторического развития. Если речь идет о группе, то человек получает 60 часов за 3,5 дня. Три дня – это нисколько, этого не ощущает его окружение, этого практически не успевает ощутить он сам. За это время не формируется развернутый перенос, контрперенос и другие вещи, которые так рискованно оцениваются и исследуются в классической психотерапии. При этом он набирает 60 часов психотерапии, а 60 часов – это год! Причем он получает эти 60 часов в условиях высочайшего напряжения. Он получает эти 60 часов в условиях групповых процессов, где формируется групповой опыт, групповой интеллект, групповая эмоциональность. Такая психотерапия – это некий взрыв, точка, не имеющая протяженности и при этом имеющая очень большой энергетический заряд. И с этим энергетическим зарядом человек выходит в мир: в социальное окружение, в отношения с родителями, близкими, женами, детьми, работой… На этом подъёме, заряде он проходит свой кризис. Фактически он прожил психотерапию вне жизни, как будто он прожил где-то этот год – год психотерапии, а из жизни он на это время не выходил.
- Он как бы получил дополнительный год жизни.
Да! И когда он приходит с этим новым опытом в обычную, стандартную для себя ситуацию, психотерапия не сливается с жизнью. Она остается внешней, чужеродной для жизни. И мне это кажется очень правильным.
В индивидуальной психотерапии я тоже использую кое-какие приемы, которые сильно интенсифицируют. Например, клиент приходит ко мне с диктофоном и записывает весь наш разговор. А дома он делает полную расшифровку: берет лист бумаги и записывает наш диалог, включая «бе, ме, хахаха». Что ты ржешь?
- Я просто знаю, сколько времени это занимает (смеюсь).
Вот! (улыбается) На один час встречи со мной клиент 10 часов отрабатывает дома. В результате роль психотерапевта сводится к одной десятой всей работы. Конечно, ко мне пойдет только сумасшедший на таких условиях. Но те, кто готовы, обычно выздоравливают.
Еще бывает, что у человека денег до хрена и он готов покупать общение по цене психотерапии. Я не возражаю. Я предупрежу один раз, второй раз, а потом… детей Ройтмана надо кормить, их много (улыбается). Но мы оговариваем, что он оплачивает именно общение. Есть у меня парочка таких клиентов, и я, кстати, их люблю. Они мне говорят, что им важно это общение, и они готовы за него платить. В какой-то момент они все равно выруливают на то, зачем они пришли, и уходят…
Видишь, какой я болтливый (улыбается). Что ты еще хочешь спросить у меня?
- Еще мне очень интересно, как сказывается твоя профессия на общении с близкими и семьей? Не превратился ли стиль жизни твоей семьи в психотерапию?
Мой первый брак был погублен психотерапией. Мы с моей первой женой были очень увлечены психологией, выучили несколько приемчиков из НЛП и начали практиковаться друг на друге. Это едва не убило нашу семью в течение пары недель… В конце концов брак все равно развалился, и слава Богу, потому что я бы никогда не был так счастлив, как сейчас. С тех пор я учусь работать только на работе. Учусь быть скептиком, прагматиком и циником. Пока тебе запрос не поступил – не хрен работать. Пока тебе денег не заплатили – не хрен работать. И вообще человек еще плохого ничего не сделал, чтобы его сразу терапевтировать. Можно просто поговорить.
Сейчас у нас дома психология очень редко бывает. Мои дети долго не знали, что я психолог. Сейчас начинают немного интересоваться. А c Машкой (женой) мы несколько раз обращались к семейному психологу. И несмотря на то, что она тоже психолог, причем очень хороший, мы не пытаемся делать это сами.
Иногда с утра пораньше Машка может меня толкнуть: «Слушай, у меня вот такой был сон…поболтаем?». Она рассказывает мне этот сон, а я очень осторожно что-нибудь мяукаю на эту тему. Осторожно, потому что почти всегда это заканчивается так: «Все, хватит! Я все услышала. Достаточно». И больше мы к этому не возвращаемся (улыбается).
- Саша, у меня остался последний вопрос. Можешь дать советы начинающим психотерапевтам? Как стать успешным в мире психотерапии, где сейчас такая большая конкуренция?
Во-первых, нужно вдохновение и призвание.
Во-вторых, я уверен, что наши дедушки были правы, что в работе должен быть большой компонент самодисциплины и усилия над собой. Нужно работать много, и работать на опережение.
Но самое сложное - это продать свою эффективность, свой профессионализм. Маркетинг создаёт для психолога мощный внутренний конфликт: я как честный психолог должен гнать клиента, а я как маркетолог должен его притягивать. Я должен гнать клиента, чтобы он как можно раньше сепарировался от меня, чтобы психотерапия была максимально короткой. И в то же время я продавец, человек, чей кусок хлеба зависит от того, сколько встреч я провел. Таким образом, любой психотерапевт оказывается в ситуации морального конфликта.
- Что же делать?
Учиться продавать себя и начинать это делать как можно раньше. Я бы посоветовал еще до того, как человек станет психологом, начать вести свой блог. Если он все-таки станет психологом, и у него к этому времени будет своя аудитория в социальных сетях, то это будет его продавать, и начать ему будет намного легче. Дальше все равно придется работать – над ценой, над профессиональным сгоранием и многим другим…
- А что значит – работать над ценой?
Сколько ты можешь брать как психолог. Это самое узкое место для человека, который хочет сделать психологию своей профессией и не возненавидеть ее к середине своего пути.
Я очень люблю деньги, потому что деньги для меня – это конверсия моей любви к работе. Вот я поработал хорошо, получаю эти деньги и готов их повесить себе как медаль! Деньги - это такая нить, которая проходит через клиента ко мне, от меня к клиенту, от меня в мою семью, от него - в его семью. Есть некое движение, соединяющее все это в единое пространство. Деньги - это очень важная часть моей профессиональной сохранности, профилактика сгорания. Мне важно ощущать, что я беру столько, сколько мне «ложится». Я не даю себя купить лишним подарком. У меня не должно быть чувства вины в этом месте, не должно быть чувство стыда, не должно быть обиды. Очень важно ощущать, сколько стоит мой час, ощущаю ли я себя в кайф за такие деньги за этот час.
Я считаю, что очень важно для молодого психолога ощущать эту связь с вознаграждением. Не нужно бояться денег. Начинающим психологам кажется, что если они берут деньги, то они отвечают за качество. А за качество они отвечать боятся. Поэтому если бы я говорил с моими молодыми коллегами, я бы сказал, что деньги – это очень важная часть работы, и им нужно учиться легким отношениям с деньгами. Это как секс. Он может быть страстным, может быть нежным, может быть сугубо инструментальным. Но если у тебя появляется чувство вины или обиды после секса, он перестает быть тем, для чего он придуман.