И приключилась у нас такая история… Однажды поздним осенним вечером мы сидели и пили горячий глинтвейн под стук проливного дождя за окном. Атмосфера была очень интимная. От запаха корицы и гвоздики, от горячего вина, все в душе как-то теплело и разворачивалось. Да и разговор был соответствующий, совсем-уж кухонно-вечерний: про любовь, про удачу, про счастье. А подружкам моим уже тогда было под полтинник ( кому меньше, кому больше… ). Две из них к этому времени уже были вдовами, а одна просто одинока… И вдруг одна из них ( звали ее Валентина) и говорит ( вдруг – это где-то после часа разговора про любовь):
-А вы знаете, 48 лет — это такая особенная граница… Я просыпаюсь в безысходной тоске и ужасе от того, что я не люблю, не любима, пуста, и может статься, что так все и закончится… А вы знаете, я так хочу полюбить! Так хочу еще раз испытать это чувство! Так хочу еще хоть на миг, хоть на неделю, хоть на годик, еще раз, коснуться этого чувства, еще раз почувствовать эту боль, еще раз почувствовать себя полной, переполненной чувствами под завязку. Пусть это будет любовь без взаимности, пусть он будет козел, пусть я буду идиотка, пусть все это кончится как всегда, как угодно – все равно ясно, что все кончится… Пусть год, пусть пол года, пусть 3 месяца, но я все равно хочу это еще раз пережить…
Так этот разговор и угас, глинтвейн остыл, а потом кончился и остывший. Так потихоньку мы разошлись. Вечер тот, конечно же, забылся, как десятки и десятки наших кухонных посиделок…Потом была напряженная работа, потом — командировки.
Возвращаюсь я из командировки, а тут прибегают Лариски, и давай щебетать на перегонки, что, мол, у Валентины-то новый хахаль! Мужик чернявый, не крупный, но жгучий. Как посмотрит! Весь такой горячий-горячий…. Ну, как водится… И что Валентина такая счастливая! И что мужик ее встречает после работы с огромными букетами роз, ходит с ней под руку, и даже целуются взасос, когда в гости приходят. И что это — настоящая любовь.
И, конечно, сама Валентина не замедлила появиться, вместе со своим жгучим брюнетом… Действительно ( ему, кстати, было, похоже, едва за 30), выглядели они — как 2 десятиклассника, сбежавших с урока. А когда мы распрощались, а Валентина вернулась, сделав вид, что телефон забыла, и, конечно, спрашивает: «Ну, как тебе мой?» Ну, не то, чтобы я был совсем восхищен, но правильные слова знал… И, конечно же, поддержал: «Да, конечно, настоящий полковник!». Да, правда, и поводов для критики у меня не было — может, только, простоватым казался.
А после Нового Года я опять уехал в командировку месяца на два. А после командировки, на следующий вечер, прилетели мои любимые Лариски, и давай щебетать, перебивая друг дружку, что Валентина-то – беда, что этот козел ее бросил, и что отбился к начальнице, и теперь ей носит огромные букеты роз, и с ней ходит под руку. А Валентина-то вся серая, и вся в депрессии… Одна из Ларисок – доктор – прописала ей таблеток целую горсть, а они не помогают… И что «спасай немедленно, а то тебя за человека больше никто не посчитает, подруга гибнет нафиг!».
Ну а еще через пару дней приволокли они Валентину… Она действительно была серая, апатичная, взгляд — пустой. Весь вечер пары слов ни проронила. Пить отказалась. В общем некролог в лицах ( это я сейчас так иронизирую — 15 лет прошло, и мне легко подшучивать, а тогда было ужасно тревожно и горько, прямо сердце за нее болело). В конце концов я ей сказал ( а я всем своим друзьям говорю одно и то же в таких случаях ): послушай-ка, красотка, через 3 недели у меня группа — приходи. Она ничего внятного не ответила, но должен сказать, что через 3 недели на группу явилась, еще более серая, еще более опустевшая и выжженная, с еще более опустевшим взглядом и маскообразным лицом.
Должен заметить, что и группу эту я, как и многие другие группы, вел с одной из Ларисок. Всю группу Валентина сидела, как немая и глухая. Она ни в чем не участвовала. На прямые вопросы отвечала вяло, и как не пытался я ее расшевелить, а я был в этом очень лично заинтересован, успехов это не принесло. Так продолжалось практически до самого конца. До 5 дня. Я уже начал грешить на антидепрессанты, на свою профессиональную некомпетентность, на то, что вообще работать со своими невозможно и бессмысленно. Уже с Лариской все перерывы передумали, что еще мы не сделали… И вот, буквально минут за 40-50 до конца, Лариска и говорит:
— Ой, ребят, помните, как мы сидели у тебя в ноябре, и пили глинтвейн? — и Лариска напомнила о том, что Валентина говорила ( «еще разок», «хоть последний», «хоть без взаимности», про «как всегда», про то, что «хочет пережить», про то, что «хочет переполниться этими чувствами», в общем, весь разговор).
И вдруг — я вижу чудо, которое на моих глазах происходит с Валентиной! В глазах появляется выражение. Короче, прошло минуты 3-4 паузы. И Лариска спрашивает:
-Так ты помнишь этот наш разговор?
- Да помню, помню, — отвечает Валентина, — Всей душой желала, готова была заплатить любую цену, помню, что была готова хоть 10 лет жизни отдать, чтоб еще раз … И если еще раз такой разговор произошел бы — не минуты на поменяла бы! — Валентина поднимает глаза — ясные, осмысленные, печальные, но уже улыбающиеся ( я не видел ее такой с самого моего приезда).
- Ну так берешь?
- Конечно, беру.
Можно рассказывать о том, как закончилась группа. Но видимо в следующий раз. Хотя до ее конца там произошло еще несколько чудес… Но я расскажу про метаморфозу, которая произошла с Валентиной. Конечно, в дальнейшем судьба, как водится, разбросала нас, и я уже от знакомых узнал, что в течение 4-5 месяцев она уехала с дочерью в другую страну. Что поет в хоре. Что живет в своем доме и что воспитывает внуков и выглядит довольной. Живет одна. А как там внутри… Разве ж за тридевять земель через десятые руки поймешь?
Вот такая была история про Валентинину любовь.
Не последнюю)